Аудиодескриптор Иван Борщевский: Описать можно практически всё

Иван Борщевский

Предлагаю вашему вниманию интервью со специалистом в области аудиодескрипции, переводчиком Иваном Борщевским. Кстати, несколько отличных описаний его авторства можно встретить на сайте «Опиши мне».

Интервью из выпуска 160 от 19 ноября 2019 года.

Маргарита Мельникова:
Пожалуйста, представься нашим слушателям, расскажи немного о себе.

Иван Борщевский:
Меня зовут Иван Борщевский. У меня несколько специальностей, которые сейчас мне помогают заниматься очень интересной профессией — аудиодескрипцией или словесным описанием. Я психолог по образованию, проработал двенадцать лет в детской психиатрии. Также я преподаватель мировой художественной культуры, я лингвист, переводчик. Всё это как-то удивительным образом сложилось, так что это помогает мне сейчас в том, чем я занимаюсь. Живу я на Северном Кавказе в очень красивом месте, в Ставропольском крае. У нас красиво: у нас и степи, и горы. Если говорить о хобби, то я увлекаюсь языками Кавказа и в первую очередь бесписьменными языками Кавказа, потому что у нас в регионе говорят на десятках языков, о некоторых из которых не слышали даже в соседних населённых пунктах. И у многих из этих языков нет ещё даже алфавита, хотя языки достаточно древние. Упоминались, например, чуть ли не Плинием старшим в I веке до нашей эры. Вот это моё увлечение. я, как раз стараюсь заниматься сохранением редких языков в России по мере сил.

Маргарита Мельникова:
А как это происходит? Что ты именно для этого делаешь?

Иван Борщевский:
Во-первых, я собираю всю возможную информацию, которая есть об этих языках. Я общаюсь с носителями этих языков и стараюсь записывать какие-то рассказы на этих языках, какие-то фразы. В общем, как Шурик в фильме «Кавказская пленница», который приезжал в этнографическую экспедицию на Кавказ, только с той разницей, что я живу там. Это делаю я больше для себя. То есть я не связан ни с каким официальным институтом в этом отношении. Просто собираю книги об этих языках, если что-то есть написанное на них.

Маргарита Мельникова:
А лингвистика и психология — откуда эти интересы пошли? Это что-то из детства? В роду кто-то был, кто интересовался языками? Либо психологией, либо и тем, и другим?

Иван Борщевский:
В роду такого у нас не было, потому что, надо сказать, психология — как таковая наука в Советском Союзе преподавалась не так обширно, как сейчас. И только лишь с 1989 года в школах стали вводить, например, педагогов-психологов, школьных психологов. До этого, в принципе, практической психологии или школьной психологии как таковой не было. Но увлечение у меня было, потому что когда я учился в школе, у нас была замечательная учительница по русскому языку и литературе — Алевтина Васильевна Репина. Она организовывала кружки, которые называла научным сообществом. Там она нам рассказывала и о психологии и проводила различные психологические эксперименты весёлые. И, как я сейчас понимаю, она взяла их из книжки Константина Платонова «Занимательная психология». Плюс она с нами проводила вполне интересные взрослые исследования в области лингвистики. Мы там искали этимологию различных слов. Это было очень интересно. И, когда я поступал в ближайший университет, тогда он назывался «Пятигорский Государственный педагогический институт иностранных языков». Сейчас это «Пятигорский Госуниверситет», когда встал выбор, на какой факультет поступать, я выбрал факультет английского языка и психологии.

Маргарита Мельникова:
Ты говоришь, что двенадцать лет проработал в этой сфере, в психиатрической больнице, если я правильно поняла. Почему оттуда ушёл?

Иван Борщевский:
Работал я не только в психиатрической больнице… В основном, я работал в детской психиатрии. Это был детский психоневрологический санаторий. И занимался я, в основном, реабилитацией после нейрохирургических операций, после черепно-мозговых травм. То есть, у меня была такая специализация сугубо медицинская. Ушёл я, в общем-то, не по своей воле. Это был кризис, было сокращение штатов, и так получилось.

Маргарита Мельникова:
Я понимаю, что психология, психиатрия, даже больше психиатрия, как часть медицины, именно с этим связан твой интерес к медицинскому направлению? И оттуда медицинский перевод? То есть всё это перекрещивается?

Иван Борщевский:
Там, вообще, всё интересно получилось. Я учился в школе… Город, в котором я родился, небольшой — город Георгиевск, но этот город был в своё время достаточно известным. Когда-то он был центром Кавказского края. Здесь у нас останавливались все великие, знаменитые, начиная от Грибоедова, кончая Солженицыным. Здесь были все декабристы… Пушкин, Лермонтов. Лермонтов отсюда отправился в Пятигорск, где была его последняя дуэль. И вот, в нашем небольшом городке была замечательная школа, она и до сих пор есть. В этой школе английский язык нам преподавали на таком высоком уровне, что в конце обучения в одиннадцатом классе мы сдавали специальный экзамен и получили корочки технических переводчиков. То есть специальность переводчика у меня была ещё со школьного времени. А потом, когда я стал задумываться, где себя приложить дальше, то нашёл объявление о том, что требуется переводчик с медицинским образованием. Дело в том, что я после университета иностранных языков окончил ещё медицинскую Ставропольскую академию. Факультет последипломного образования по клинической психологии, поэтому у меня было такое уникальное сочетание. И я написал, что есть такой переводчик. С тех пор я стал заниматься именно медицинским переводом. И, кстати, надо сказать, что в области психиатрии я очень редко переводил какие-то тексты. В основном, онкология, онкогематология, реаниматология… Вот такого рода статьи, клинические исследования, фармацевтические. То есть очень много препаратов, которые в эти годы вышли на рынок, их документация проходила через меня в том числе.

Маргарита Мельникова:
А сталкивался ли ты не с медицинскими текстами, а с чем-то околомедицинским, допустим, научно-популярная литература по медицине? Либо же фильмы на медицинскую тематику, например, «Доктор Хаус», «Хороший доктор»? Если даже не участвовал в их переводе, расскажи, как относишься к такому роду контента?

Иван Борщевский:
Ну тогда бы я разделил околомедицинскую и научно-популярную. Научно-популярная литература по медицине — это же здорово. Существует очень много книг, статей, которые популяризируют медицину как науку, и это очень здорово. Большое количество медицинских сериалов, это тоже неплохо. Но, во-первых, надо понимать, что медицинский сериал — это, всё-таки, развлечение. Это не учебник по медицине, и невозможно стать врачом, посмотрев восемь сезонов «Доктора Хауса» и пятнадцать сезонов сериала «Скорая помощь». Непосредственно над медицинскими сериалами я не работал, переводил всего лишь несколько серий некоторых эпизодов. Например, есть такой сериал «Ночная смена». Пару эпизодов я переводил. Я положительно к этому отношусь. С другой стороны, я понимаю, что это развлечение. А вот есть то, что ты назвала, околомедицинская тематика — это когда копирайтеры, которые не разбираются в медицине, просто пишут статьи, надёргивая информацию из каких-то источников. И околомедицинская информация реально способна навредить, потому что пишут её люди, которые не занимаются медициной, которые не разбираются в ней. Ну а многие, всё-таки, по-прежнему доверяют печатному слову, даже если это печатное слово в интернете.

Маргарита Мельникова:
А какую-то подобную литературу можешь порекомендовать? Не околомедицинскую и непрофессиональную, а что-то на подобие Оливера Сакса, что-то, что действительно, может научить, может лёгким, доступным языком разъяснить… Такое, что, действительно, стоит почитать.

Иван Борщевский:
Ну, опять же, медицина — это же такая большая область, в которой очень много кто пишет и, к сожалению, я тоже не всё отслеживаю. Если начать что-то читать интересное, то я могу порекомендовать начать с книг Александра Романовича Лурии. Это «отец» мировой нейропсихологии. Это был советский врач, советский нейропсихолог. К сожалению, печальные обстоятельства привели к тому, что эта наука стала развиваться в годы второй мировой войны. Очень многие, как солдаты, так и мирное население, получали ранения в голову, и Александр Романович Лурия занимался тем, что пытался восстанавливать утраченные функции мозга после ранения. Результатом стало написание очень многих книг и монографий. Александр Романович Лурия является основоположником интересного жанра. Жанр этот называется «Романтическая наука». Он пишет о науке в очень интересном ключе — так, что ты видишь не просто каких-то пациентов, ты видишь действительно реальных людей с их проблемами. И у него есть две замечательные книжки, объединённые в одну, называются «Романтическое эссе». И две книжки — это «Маленькая книжка о большой памяти» и «потерянный, возвращённый мир». Это две книги, которые рассматривают две прямые противоположности. Первая книжка о человеке, у которого вообще не было границ памяти и он был неспособен забывать. Это был известный в советском союзе менталист, который выступал с номерами в цирке на эстраде. По началу он был журналистом. И примерно с двадцатых-тридцатых годов Лурия его наблюдал и наблюдения описывал в этой книжке. А вторая книжка «Потерянный, возвращённый мир» — это дневник человека, который получил ранение в область мозга, которая называется «Зона ТПО». Это на границе височной и затылочной теменной области. Эта зона отвечает за память. Этот человек полностью утратил память. Причём утратил её не так, как в сериалах теряют память, когда какая-то героиня не помнит, что она замужем, не узнаёт мужа и мать, не узнаёт своих детей, но при этом она говорит, общается, сохраняет все остальные навыки. Вот у этого человека память пропала вообще. То есть он забыл все слова. Он слышит слово и не понимает, что оно значит. Он забыл все действия. Даже он описывает, что и в туалет не мог сходить, потому что просто забыл как ходится в туалет. Он забыл жесты. Например, он не понимал, зачем ему протягивают руку и не знал, что нужно эту руку пожать. Он забыл абсолютно всё. И Лурия добился того, что этот человек смог написать свои дневники. Это очень трогательная повесть, очень мощная, сильная повесть. Лурия своим творчеством очень сильно повлиял на Сакса. Оливер Сакс считался учеником Лурии, они переписывались вплоть до последних дней Александра Романовича. Поэтому, конечно, начать надо с Лурии. Если говорить о Саксе, то да, безусловно, Оливер Сакс – «Человек, который перепутал жену со шляпой». Замечательная книга «Пробуждения». Она больше научная, чем популярная, но снят замечательный фильм с Робином Уильямсом. Фильм в 89-м году был снят. Тоже очень мощный, жизнеутверждающий фильм, несмотря на достаточно грустную историю, которая лежит в основе. Михаил Буянов: был такой советский, Российский психиатр, который, к сожалению, не так давно умер. У него есть замечательная книга «Беседы по детской психиатрии», где он очень популярным языком рассказывает о том, что такое психиатрия, что такое медицина, чего не надо бояться и на что нужно обращать внимание. Помимо этого, много всего интересного. Просто всех не упомнишь, не расскажешь. Если говорить о том, с чего бы начать почитать, то вот это бы я порекомендовал.

Маргарита Мельникова:
Расскажи теперь о своём пути от медицинского перевода, даже если ты сейчас с ним не расстаёшься, не расстаёшься с этой деятельностью, до аудиовизуального перевода. RuFilms и всё, что с ним связано. Как ты пришёл в эту компанию, какие сейчас твои обязанности, чем компания занимается?

Иван Борщевский:
Если говорить об аудиовизуальном переводе, то долгие годы я даже не слышал о том, что такое название существует. Как, собственно, очень многие люди. Потому что аудиовизуальный перевод как отдельный вид перевода выделился в девяностые годы, но о нём у нас стали говорить несколько лет назад. Мне всегда было интересно научиться переводить фильмы, потому что это достаточно творческий процесс, это очень интересное занятие, но я не знал, как это можно сделать. Я пытался как переводчик как-то разнообразить свой арсенал инструментов, которым я владею, разнообразить сферы переводов, в которых я занят. Я искал разные курсы переводов. И вот, в 2015 году я случайно наткнулся на группу в социальных сетях «Школа аудиовизуального перевода». Эту школу как раз организовала компания RuFilms. Эта школа предлагала курсы — научиться переводить фильмы. И выпускников, кто получит хорошую оценку, брали на работу. Остальных вносили в резервный список переводчиков. Если что-то срочное будет нужно, тогда этих переводчиков могли бы взять. Я подумал, что я ничего не теряю, навык у меня всё равно будет, даже если меня на работу не возьмут. И я решил эти курсы пройти. Вёл их замечательный педагог и переводчик Алексей Владимирович Козуляев. Он и до сих пор их ведёт. После этих курсов был экзамен. Это было всего несколько занятий… Казалось, чему можно научиться за несколько занятий? Однако, Козуляев смог очень сложный процесс объяснить очень кратко и понятно. И был экзамен, нужно было перевести несколько цитат из фильмов под дубляж, нужно было перевести несколько отрывков субтитры, под закадровое озвучивание, под дубляж. И был большой тест по русскому языку, потому что грамотность для аудиовизуального переводчика очень важна. Я, честно говоря, думал, что экзамены не сдам. Я последнее задание до двух часов ночи делал и думал: «Ну всё. Наверное, у меня не получится». Потом мои задания проверили и сказали, что я получил оценку «отлично» и меня берут на работу. И я попал в компанию RuFilms, где сразу начал включаться, переводить и одним из первых заказов на перевод была серия образовательных лекций по медицине. Так что у меня всё в этом плане сошлось. И так получилось, поскольку у меня профессия была связана с помощью людям, — это медицина, психология, то я тоже размышлял над дополнительными видами аудиовизуального перевода, например, субтитрирование для глухих и аудиодескрипция. К тому же, с 94-го года я занимаюсь русским жестовым языком и для меня тема помощи людям с инвалидностью достаточно близка. И так получилось, что компания ruFilms образовала отдел цифровой доступности. И как-то естественным образом я в этот отдел попал, и позже меня назначили руководителем этого отдела. И сейчас я занимаюсь цифровой доступностью. Под цифровой доступностью подразумевается целая серия мероприятий, процессов, которые делают информацию доступной для абсолютно всех пользователей. То есть, мы делаем и субтитры для глухих, мы делаем перевод на русский жестовый язык, мы занимаемся аудиодескрипцией — то, что у нас в стране обычно называют тифлокомментированием. Также, помимо этого, мы работаем с технологией Easy read, что означает «Лёгкое чтение» — для людей с низким владением русского языка и для людей с ментальными особенностями. Вот это всё включается в нашу цифровую доступность и сейчас мы этим занимаемся. И сейчас, кстати, была образованна Евразийская лига субтитровщиков, у которой одна из целей — это увеличение доступности информации путём объединения профессионалов со всей страны, а также из других стран Европы и Азии для того, чтобы обеспечить доступность информации для всех пользователей.

Маргарита Мельникова:
Возможно, сейчас наши слушатели немного недоумевают, потому что аудиовизуальный перевод, фильмы… И они могут спросить: А как же так? Ведь в фильмах нужно переводить диалоги, нужно переводить реплики. Почему это ещё и визуальный перевод? В чём здесь особенности?

Иван Борщевский:
Хороший вопрос. На самом деле, аудиовизуальный переводчик не переводит диалоги и реплики. Мы, вообще, не переводим слова. И вот эта парадоксальная фраза многих приводит в ступор. Дело в том, что аудиовизуальный перевод — это чем необычный перевод? Там есть несколько особенностей. Первая особенность — это то, что он не устный и не письменный. Конечно, когда мы переводим то, что говорят актёры, те самые слова, — мы записываем перевод. Но он не будет окончательным, пока его не озвучит актёр. Ещё одна особенность аудиовизуального перевода в том, что слова, которые мы, всё-таки, переводим, очень сильно подчинены видеоряду. Больше, чем в каком-либо другом виде перевода. Сейчас поясню, что имеется в виду: Ну, например, мы знаем — есть английская поговорка: It rains Dogs and Cats, что по-русски означает «дождь льёт как из ведра». Но, если буквально, то эта поговорка означает: «Дождь идёт кошками и собаками». Понятно, что, когда мы переводим какой-то текст, то мы ставим русский эквивалент этой поговорки, если это уместно, и говорим: «Дождь льёт как из ведра». Но представьте какую-нибудь комедию Американскую: Заходит герой в квартиру и у него в руках собака. Все спрашивают:
«Откуда собака?»
Он говорит:
«Дождь льёт кошками и собаками».
Получается комический эффект, все смеются, но нам нужно его как-то обыграть в переводе, чтобы было понятно, что это обыгрывается английская, американская поговорка. В этом отношении визуальный ряд для аудиовизуального переводчика имеет большое значение. Или, например, даже простейшую фразу на английском языке:
I lived in Moscow
нельзя перевести, не видя, кто говорит. Если это говорит женщина, то будет: «Я жила в Москве». Если это мужчина, то: «Я жил в Москве». Без видеоряда это сделать невозможно. Поэтому здесь всё подчинено ему. Есть такой вариант перевода — под дубляж. И особенность этого перевода в том, что русский текст должен быть написан таким образом, что, когда русский актёр его произносит, движение губ русского актёра и движение губ иностранного актёра должны совпадать. То есть должно сложиться впечатление, что иностранный актёр говорит русские слова. Поэтому очень часто, когда говорят: «А вот там за кадром неправильно перевели», — на самом деле это претензия не состоятельная, потому что переводят под дубляж именно таким образом, чтобы совпадала артикуляция актёров. Вот это тоже очень важный момент и поэтому видеоряд здесь безумно важен.

Маргарита Мельникова:
Смотри, ты несколько раз подчеркнул «субтитры для глухих». Получается, есть субтитры, для кого данный язык не родной, и есть субтитры для глухих, а, следовательно, имеются какие-то различия. Расскажи, пожалуйста, об этом.

Иван Борщевский:
Да, у нас в русском языке для тех и других субтитров используется одно и то же слово «Субтитры», поэтому очень часто по умолчанию говорят «Субтитры». Кто-то по умолчанию подразумевает субтитры для глухих, хотя на самом деле это могут быть обычные субтитры, или наоборот. В английском языке, например, эти термины различаются. Их называют «Субтитры для глухих». Ещё называют скрытыми субтитрами от слова Scaptions. Отличие в том, что в субтитрах для глухих мы прописываем значимые звуки, которые слышны и, которые человек без слуха или с нарушением слуха не может воспринять, а также мы прописываем персонажей, кто говорит. Если говорят несколько героев и они находятся спиной к зрителю или кто-то говорит за кадром, то глухой человек может не понять, кто в данный момент говорит. Помимо этого, мы описываем манеру произнесения. Например, в скобках можем указать: «заикается», «напевает», «кричит», «шепчет»… и так далее. И добавляем значимые звуки, например: Шум города, скрип двери, звук двигателя и многое другое. К тому же субтитры для глухих немножечко перефразируются для того, чтобы они укладывались в скорость чтения, чтобы глухой человек успевал их прочитать. Но надо сказать, что по статистике сейчас основными потребителями субтитров для глухих являются люди без нарушений слуха. То есть то, что возникло изначально для того, чтобы помогать неслышащим, перешагнуло границы и теперь служит для пользы всех людей, потому что очень многие предпочитают смотреть передачу с субтитрами, например, в шумном транспорте, в метро или где-то, где нельзя шуметь, наоборот., чтобы не мешать другим. А если нет наушников, то включают видео, включают субтитры и смотрят.

Маргарита Мельникова:
Аудиодескрипция, тифлокомментирование, тифлоперевод. Нам привычно слово «Тифлокомментирование», ты это называешь аудиодескрипцией. Понятно, что это не просто разные слова для одного и того же.

Иван Борщевский:
Скажем так: Эти процессы очень похожи, но различия есть. начнём с целевой аудитории. Если мы говорим про тифлокомментирование, мы знаем, что эту концепцию разработал в нашей стране известный педагог Сергей Николаевич Ваньшин в институте «Реакомп». И здесь первенство за ним безусловное. Тифлокомментирование. Греческое слово «Тюфлос» означает «Слепой». И в определении тифлокомментирования всегда идёт указание на то, что этот процесс предназначен для инвалидов по зрению или для незрячих. Что же касается аудиодескрипции, то в последнее время во всём мире из определения аудиодескрипции пропадает слово «Незрячие». И, опять же, статистика и исследования показывают, что основными потребителями аудиодескрипции сегодня перестали быть только незрячие. Здесь мы наблюдаем интересную вещь: почему нужно заниматься так называемой инклюзией, универсальным дизайном и обеспечением доступной среды? Потому что то, что изначально приносит помощь людям с ограничениями по здоровью, со временем начинает приносить пользу всем остальным людям. Это на самом деле интересный процесс, потому что, чем больше людей этим занимаются, тем больше будет помощи тем же незрячим. Первое различие между аудиодескрипцией и тифлокомментированием — в целевой аудитории. Целевая аудитория сейчас на много расширяется. Например, аудиодескрипцию предпочитают смотреть пожилые люди, которые не успевают следить за перипетиями на экране. Иностранцы, изучающие язык, предпочитают аудиодескрипцию потому, что это позволяет им легче выучить язык. Домохозяйки, которые смотрят телевизор, готовя пищу или занимаясь уборкой или глажкой. Им некогда бросать взгляды на экран телевизора, чтобы понять, что там происходит, поэтому аудиодескрипция подсказывает им, что происходит в данный момент на экране. Они тоже это предпочитают. В целом, аудиодескрипция сейчас действительно стала средством именно универсального дизайна, то есть способом адаптации аудиовизуальных произведений для всех. Второе отличие — то, что то же самое тифлокомментирование в нашей стране не считается видом перевода. Ты упомянула «Тифлоперевод», этот термин стали использовать, не знаю, с чьей лёгкой или нелёгкой руки. Но я читал статьи, где доказывалось, что тифлокомментирование — это не перевод, ну и, в принципе, автор концепции имеет право это утверждать, потому что он действительно её автор. Что касается аудиодескрипции, то во всём мире, во всех учебниках она называется именно видом перевода. Сейчас мы с моим коллегой Алексеем Козуляевым пишем главу для европейского учебника про аудиодескрипцию. И первая глава, которую, к сожалению, пишем не мы, называется: «Аудиодескрипция как вид перевода». И, соответственно, большая часть аудиодескрипторов во всём мире — это профессиональные переводчики. У них совершенно другая подготовка и совершенно другой подход к созданию словесных описаний. Поэтому то, что может вызывать трудности у тифлокомментаторов, которые не являются переводчиками, у переводчиков-аудиодескрипторов трудностей не вызывает. При том, что я знаю многих тифлокомментаторов, они большие умнички, хорошие профессионалы и делают, действительно, очень многое и заслуживают всяческой похвалы.

Маргарита Мельникова:
То есть ты и твои коллеги считаешь, что самые лучшие аудиодескрипторы, это именно переводчики? И это обусловлено от части тем, что переводчик лучше понимает культурный контекст, лучше понимает разные смыслы того, что касается поведения людей в разных культурах (одежды, внешности, атрибутики) и так далее?

Иван Борщевский:
Во-первых, я не считаю, что лучшие переводчики – это аудиодескрипторы, но проводилось недавно одно интересное исследование с нашими европейскими коллегами, которые залезли в мозг аудиодескриптора. Снималась энцефалограмма, отслеживались движения глаз и в прямом эфире записывался комментарий самого аудиодескриптора к тому, что он делает. И был очень интересный момент: Дело в том, что аудиодескрипцией во всём мире занимаются, в основном, тоже переводчики. Но есть представители других профессий. Необязательно быть переводчиком для того, чтобы этим заниматься. Но, как оказалось, переводчики действительно делают это лучше. Проводился эксперимент, когда показывалось одно видео, в котором было несколько культурных реалий. Например, была национальная одежда одной из стран, национальная еда одной из стран и здания, которые были легко узнаваемы, если можно было бы поинтересоваться некой страной. И интересно, что непереводчики на некоторые из этих культурных реалий даже не посмотрели. Прибор, отслеживающий движение их глаз, показал, что они в эту сторону даже не посмотрели и её не описали в своей готовой работе. В то время как переводчики посмотрели и начали проводить дополнительные исследования с помощью Google и нашли, как это называется, и вставили в своё описание. Здесь играет роль именно этот переводческий навык анализа информации и предпереводческого анализа информации. Но, опять же, научиться этому могут представители любой профессии. Возьмём, если вообще переводчиков, то один из известнейших советских, а сейчас Российских переводчиков Виктор Голышев, который переводил Американскую, английскую классику на русский язык, он не переводчик по профессии. Он, по-моему, физик-математик или инженер, но, тем не менее, это гениальный переводчик. Он гениально переводит. Поэтому другая профессия аудиодескрипции не помеха. Но получить дополнительное обучение навыкам аудиовизуального перевода не помешает, это помогает понять лучше то, что мы делаем. Посмотрите на наших Российских тифлокомментаторов. Кто у нас самый известный тифлокомментатор в России?

Маргарита Мельникова:
Есть Вера Февральских, Вера Трубникова…

Иван Борщевский:
На слуху у нас в первую очередь актёры-тифлокомментаторы, правда?

Маргарита Мельникова:
Да, да, верно.

Иван Борщевский:
Почему так? Та же Вера Февральских, которую я тоже знаю и уважаю, у неё очень хороший навык; она очень много работает над собой, в профессиональном плане развивается. Но почему я сейчас говорю об актёрах? У них есть дополнительная подготовка актёрская. Они понимают структуру спектакля, структуру сценария, принципы режиссёрской работы. Они понимают, как делается кино, понимают киноязык и понимают язык театра.

Маргарита Мельникова:
Ну да, это Анна Цанк и Ирина Безрукова, конечно. Думаю, ты о них говоришь в том числе.

Иван Борщевский:
Да, и не только они. Они всё это понимают и поэтому им даётся легче выполнение того же тифлокомментирования, потому что они понимают режиссёрскую задумку. Что же касается не аудиовизуальных переводчиков, здесь немножко бывает сложнее. Я читал интервью одного из тифлокомментаторов, который с сожалением писал, что «иногда наши тифлокомментарии уводят от режиссёрской задумки, и получается совершенно иное произведение». К сожалению, такое иногда бывает. Вчера я со студентами смотрел тифлокомментарий к одному известному Советскому фильму, и в тифлокомментарии прозвучала такая фраза:
«Комната высокая, потолки около четырёх метров».
С одной стороны, интересная деталь, но как она связана с сюжетом? Никак не связана. Если бы это как-то было связано с сюжетом, то тогда её стоило бы упомянуть. Здесь стоит упомянуть нашего гениального драматурга Антона Павловича Чехова, который в письме своему брату изложил знаменитый принцип ружья:
«Если на стене в первом акте висит ружьё, то в третьем акте оно должно выстрелить».
Если в третьем акте ружьё не стреляет, то я не должен «вешать его на стену» в первом акте. Соответственно, если какая-то деталь в фильме не выстреливает, то я не должен перегружать тифлокомментарий ненужными деталями. Ну, например, помнишь, что случилось в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое апреля 1912 года? В эту ночь утонул «Титаник». Это была жуткая трагедия. Мы не помним, в большинстве своём, дату. Я специально посмотрел эту дату и, правда, я даже не уверен, правильно ли я её назвал. Год я уверен, двенадцатый, уверен, что апрель, а вот в датах уже теперь сомневаюсь. Вот представь: Приходит человек в кино или включает телевизор или компьютер для того, чтобы посмотреть фильм с тифлокомментарием. Для чего человек включает компьютер, телевизор или идёт в кинотеатр? Какая у него цель при этом?

Маргарита Мельникова:
У него цель — получить эмоции, у кого-то цель — расслабиться, отдохнуть.

Иван Борщевский:
Это основная цель — расслабиться, отдохнуть и получить эмоции. Представляешь такую картину: Включаю я фильм «Титаник» и слышу:
«водоизмещение Титаника один миллион тон, длиной в пятьсот метров».
Я, кстати, не помню и не знаю, сколько, но вот представь такую картину.
«На верхней палубе высота потолков столько-то, в трюме было набрано столько-то воды и Титаник начал тонуть…»
Мне неинтересно смотреть «Википедию.», когда я пришёл расслабиться. Я пришёл посмотреть фильм. Я пришёл посмотреть историю любви, когда герой ДиКаприо и Уинслет, у них трагедия жуткая. Он утонул и все плакали, и многие поколения девчонок плачут до сих пор. Я открою секрет, не только девчонок. Все мы плачем и все мы переживаем. Это действительно гениальный фильм, снятый с гениальными актёрами, которые показывают нам незамысловатую Love Story. И тем не менее, мы пришли за эмоциями, а не за водоизмещением «Титаника». В куче ненужных подробностей может потеряться этот самый сюжет. Единственную цифру теперь уже я бы добавил, это та доска, на которой спаслась героиня Кейт Уинслет, потому что сейчас фанаты спорят, что ДиКаприо мог на ней поместиться, а не поместился и поэтому утонул. Поэтому, может быть, размер этой доски я бы сейчас привёл для того, чтобы незрячие могли включиться в дискуссию со зрячими. В целом, мы приходим в кино не за сухими фактами и цифрами. Мы приходим, чтобы получить удовольствие, отдохнуть, приходим за эмоциями. Поэтому перегрузка ненужными деталями просто вредит и уводит от сюжета. И один из столпов таких аудиодескрипции джоэл Снайдер, это наше всё, сформулировал принцип аудиодескрипции, который звучит совсем как Ленинская цитата:
«Лучше меньше, да лучше».
Он сказал:
«Лучше, вообще, ничего не откомментировать и ничего не описать, чем описать непонятно как, невнятно и так, что это будет отвлекать от сюжета».

Маргарита Мельникова:
Да, но тебе могут возразить, например:
«Детали описательные тоже важны. Мы хотим знать, как что выглядит, мы хотим знать, как это устроено — тот же самый «Титаник».
Допустим, у меня есть одна подруга, она говорит:
«Я по звуковому ряду понимаю, что происходит. По шороху одежды, по звуку шагов, какие полы, какой настил, по какой поверхности люди перемещаются. Но мне надо знать конкретно, что как выглядит».

Иван Борщевский:
Очень хорошо. Да, требование это очень хорошее, но здесь бы я разделил ответ на несколько моментов:
Во-первых, что приходится осознавать с большим, большим сожалением, — сегодня создатели фильмов не думают о том, что эти фильмы кто-то будет переводить на иностранные языки и, что эти фильмы кто-то будет адаптировать для незрячих или для глухих. Поэтому очень часто во многих фильмах совершенно нет времени для того, чтобы вставить подробное описание. Здесь больше претензия не к тифлокомментаторам и не к аудиодескрипторам, а к режиссёрам и создателям фильмов. Хотя у нас в стране действует закон, обязывающий производителей фильмов, получающих государственную поддержку, снабжать фильмы тифлокомментированием. Сегодня, я знаю, что Павел Обиух, бедный, бьётся за то, чтобы тифлокомментарии попадали в открытый доступ, чтобы все могли их слушать и наслаждаться. Но, к сожалению, об этом не все кинопроизводители задумываются. А уж о том, чтобы изначально, ещё с момента написания сценария задуматься об аудиодескрипции — об этом речи почти не бывает. Сейчас в некоторых странах начали вводить в съёмочную группу специалиста по доступности, который ещё на этапе написания сценария подсказывает, что можно сделать, чтобы фильм был более доступный. Во-первых, чтобы было легче переводить. Во-вторых, чтобы было легче описывать для незрячих и легче создавать субтитры. У нас в «РуФилмсе» был очень интересный опыт с создателями фильма «Эбигейл». Это фильм-фэнтези, который недавно вышел, в стиле «Стимпанк» , и мы сотрудничали с производителями ещё с этапа написания сценария. С самого первого этапа. В принципе, я думаю, что у нас получилось неплохо его описать в конечном итоге. Первая претензия — это то, что просто некуда вставить описание. Второе, что я хочу сказать: Если человек по звуку шагов, по шороху одежды понимает, что происходит, то мы такое описание не вставляем, потому что мы экономим время для описания других моментов. Ведь есть люди с разным складом ума, с разным настроем. Например, твоей подруге больше было бы интересно узнать, как всё это выглядит и, как я понял, сюжет ей не на столько важен. Я могу сказать по поводу фильмов вообще: когда мы смотрим любой фильм, в нём мы видим всего лишь тридцать процентов информации. Это очень интересный момент: мы не видим фильм полностью, а только тридцать процентов информации. Причём наш мозг сам выбирает какие тридцать процентов фильма увидеть. Поэтому, если говорить даже о зрячей аудитории, то большинство зрителей без проблем со зрением просто не заметят, как выглядят те или иные предметы, которые находятся в комнате. Они просто там находятся, как говориться, для мебели. Внимание режиссёров, сценаристов приковывается лишь к тем предметам, которые будут важны для дальнейшего развития сюжета. Поэтому, описывая фильмы, делая тифлокомментарии, аудиодескрипцию, мы сосредотачиваемся на тех предметах, которые высвечивает камера, и на тех предметах, которые будут потом важны для развития сюжета. Хочу успокоить, что большинство зрячей аудитории просто не заметят остальные предметы. Спросишь:
«В какой рубашке был герой?»
Могут не сказать, потому что это не было важно для развития сюжета. Мы и так, бывает, добавляем очень много дополнительной информации для незрячих, учитывая пожелания, чтобы они знали, как это всё выглядит.

Маргарита Мельникова:
Обязан ли человек, работающий в сфере аудиовизуальной доступности, будь то специалист по аудиодескрипции, тифлокомментатор либо человек, который занимается субтитрированием, знать свою целевую аудиторию? То есть специально знакомиться с представителями незрячего сообщества, неслышащего сообщества либо же это вовсе необязательно и важно общее понимание потребностей без плотного знакомства?

Иван Борщевский:
Тут бы я тоже по-другому вопрос этот переформулировал по поводу целевой аудитории. Начнём с того, что у каждого фильма есть своя целевая аудитория. И то, что будет интересно пятнадцатилетнему подростку, не будет интересно сорокалетнему мужчине. И совершенно не будет интересно семидесятилетнему мужчине или восьмидесятилетней женщине. К сожалению, при тифлокомментировании Российских фильмов это не учитывается. И так получается, что, поскольку фильмов с тифлокомментарием достаточно мало, несмотря на все героические усилия наших российских тифлокомментаторов и аудиодескрипторов, незрячие смотрят то, что есть. А то, что этот фильм может быть создан не для меня, не для людей моего пола или возраста — об этом мы не задумываемся. Бывает так, что человек недоволен фильмом с тифлокомментарием, но на самом деле он недоволен просто фильмом. Просто фильм ему не зашёл. Вот есть, например, замечательный фильм «Осенний марафон», который был снят в Советском Союзе. Он был снят для мужчин, как бы мы сейчас сказали, с кризисом жизни. У мужчин и женщин лет сорока этот фильм зашёл на «ура». Но, если этот фильм показывать восемнадцатилетнему молодому человеку, ему будет просто скучно. И, если говорить о целевой аудитории, то в первую очередь нужно учитывать целевую аудиторию фильма. То есть для какой аудитории этот фильм. Когда мы переводим фильмы с иностранного языка на русский или наоборот, то мы как раз это обязательно учитываем. Не может подросток разговаривать, как университетский профессор. Например, был такой сериал «Друзья», очень популярный за рубежом. И в русском дубляжном или закадровом прокате он провалился, потому что переводил достаточно взрослый человек. Переводил грамотно, красиво, по-русски, но это был не язык молодых людей двадцати пяти-двадцати шести лет. Соответственно, закадровый перевод очень многим не понравился. Поэтому, когда мы переводим просто фильмы, мы учитываем язык целевой аудитории и приспосабливаемся под неё. Когда мы делаем аудиодескрипцию или тифлокомментарии, мы, в первую очередь, тоже должны понять, для какой целевой аудитории идёт этот фильм. Почему мы говорим о том, что нужно знать навыки аудиовизуального перевода и навыки кинематографии? Когда начинается фильм, то сценаристы, режиссёры проводят нас через несколько таких стадий восприятия фильма. Когда мы включаем фильм, режиссёр должен нас заинтересовать, чтобы мы дальше его смотрели. Как Хичкок говорил:
«Фильм должен начинаться с катастрофы. Потом всё должно становиться всё хуже и хуже».
То есть что-то, какое-то начало нас должно заинтересовать и приковать наше внимание. Тогда мы фильм будем смотреть. А дальше наступает очень интересная вещь. Наступает идентификация с героем. Режиссёры, сценаристы учатся много лет, отрабатывают навык того, чтобы зритель идентифицировал, отождествил себя с героем фильма. И вот тогда зритель будет смотреть фильм, полностью в него погрузившись. Он будет воспринимать перипетии героев как свои собственные, будет им сопереживать, сочувствовать. Задача тифлокомментатора и аудиодескриптора, в первую очередь, не упустить этот процесс заинтересования фильмом и идентификации. Первые пятнадцать-двадцать минут фильма, когда идёт завязка, если мы говорим о полнометражке, здесь очень важно не испортить режиссёрскую задумку, чтобы и незрячий зритель мог себя идентифицировать с этим героем. А, значит, что нужно? Нужно учиться не только принципам аудиовизуального перевода, но и принципам сценарного мастерства, принципам режиссуры. Нужно учиться писать красиво и писать так, в рамках требования тифлокомментирования, конечно, чтобы у незрячего зрителя возникла эта идентификация. Опять же, почему многие фильмы с тифлокомментариями смотрятся как нечто искусственное? Потому что идёт бесстрастная констатация фактов и тифлокомментарий воспринимается как нечто чуждое фильму, как нечто привнесённое. Надо сказать, что в аудиодескрипции от этого подхода отказались уже очень давно. Даже если говорить о самом первом опыте аудиодескрипции, который профессор Фрейзер в 1971 году своей незрячей подруге на ухо надиктовывал содержание классического вестерна «Ровно в полдень», — там было тоже очень много личного в этом. То есть много было не бесстрастной информации, много было достаточно личных переживаний. Поэтому сегодня золотым стандартом в аудиодескрипции является отработка голосом того, что происходит на экране. То есть, когда актёр делает озвучивание, он тоже идёт по всем этим фазам: Завязка, кульминация, развязка. И актёр голосом это отыгрывает. И тогда аудиодескрипция так вплетается в сюжет фильма, что ты просто не воспринимаешь её как аудиодескрипцию. Ты думаешь, что так и было задумано с самого начала. Ты думаешь, что режиссёры так и хотели сделать с самого начала. Поэтому такой фильм смотрится легче. Это если говорить о целевой аудитории вообще фильмов. Что касается общения с незрячими, то то же самое исследование, которое я цитировал, показало, что процентов тридцать аудиодескрипторов никогда не встречались с незрячими. И у них даже нет незрячих знакомых. Но, на мой взгляд, это очень плохо. Если мы не понимаем, для кого мы это делаем, тогда аудиодескрипция будет очень низкого качества. Опять же, как вот тот же Джоэл Снайдер писал в своей книге:
«нет абстрактных незрячих. Есть актёры, домохозяйки, слесари. Даже врачи и астрономы, у которых есть проблемы со зрением».
По сути, нет абстрактного незрячего, нет такой абстрактной фигуры, для которой мы это делаем. Тем не менее, если мы незнакомы ни с кем из незрячих, если мы не можем посоветоваться:
«А вот как тебе это описание? Можешь ли ты это представить? Успеваешь ли ты это представить?»
Тогда, если мы так не будем взаимодействовать, качество будет тоже очень низким. Обязательно. «Золотой стандарт» — незрячий консультант в группе аудиодескриптора должен присутствовать.

Маргарита Мельникова:
Про так называемый трудно описываемый контент. Вообще, существует ли такое понятие: описать неописуемое? Понятно, что к такому контенту можно отнести танцы, можно отнести балет. Но всё-таки это пытаются описывать. Хотя некоторые люди могут поспорить:
«Вот я прихожу на балет, я слушаю час или полтора часа аудиорассказ, а действие я, всё равно, увидеть не могу».
Про танцевальные шоу то же самое можно сказать. Иное дело — танцы, интегрированные в фильм. Здесь есть и сюжет, и линия фильма, но и плюс танец описан, как таковая вишенка на торте. Как быть с этим и есть ли какой-то контент, за описание которого никто или почти никто не берётся?

Иван Борщевский:
Очень хороший вопрос. Но, прежде чем на него ответить, нужно вообще подумать, для чего мы затеяли тифлокомментирование и аудиодескрипцию. Для того, чтобы обеспечить доступность информации абсолютно всем. И моё личное убеждение и убеждение нас как сотрудников RuFilms и у всех, это то, что у незрячих, у неслышащих, вообще у всех людей должен быть доступ абсолютно ко всей информации, независимо оттого, на сколько сложно её описать и передать. Уж понравится ли эта информация человеку — второе дело. Например, если ему вообще не нравится балет или опера, бывает так, что люди не любят эти виды искусства, — одно дело. Но доступ к этой информации должен быть у всех. И, соответственно, для меня, в принципе, неописуемого контента не существует. Есть то, что я пока не могу описать, но это не значит, что этого сделать невозможно. Почему я так утверждаю? Что такое балет, что такое танцы? Это, конечно же, движения, но как создаются танцевальные движения? Как их учат? Дело в том, что есть специальные учебники по танцам, по балету, где словами описано, как выполнять те или иные движения. Если танцевальные, балетные педагоги могут описывать это словами, то почему я как аудиодескриптор не могу это словами описать? То есть мне не понятно, когда говорят: «Это неописуемо в принципе».
Это описываемо, это описано. Есть учебники, есть книги. В моей библиотеке есть пособие по танцам и балету. Когда я стал заниматься аудиодескрипцией танцев, то я попросил свою коллегу, которая преподаёт хореографию, чтобы она мне дала какие-то учебники почитать. Теперь в моей библиотеке есть учебники по хореографии, где описано, как выполнять те или иные танцевальные движения, описано словами. И для меня это большое подспорье. Поэтому, когда говорят, что-то неописуемо в принципе, речь идёт больше о бедности словарного запаса того, кто это говорит. Уж простите за некоторую резкость в этом отношении, потому что опыт, опять же, писателей, опыт сценаристов и авторов учебников по хореографии говорит о том, что описать можно практически всё. Просто нужно захотеть. Конечно, современный танец, в котором нет сюжета, описывать гораздо сложнее, чем танец с сюжетом. Но у нас получалось такое: Сейчас вышел фильм «Битва», для которого мы тоже делали аудиодескрипцию. Там фильм про глухого танцора, который потерял слух после черепно-мозговой травмы. И мы делали описание этого фильма для незрячих. Там были современные танцы без сюжета как такового. Ну ничего, это можно описать. Хочется описать это, конечно, гораздо красивее, чем иногда получается, но, тем не менее, там не было ничего невозможного. Или мы делали описание к фильму «Большой» и фильму «Матильда». Там был балет и тоже вполне всё удачно описывалось.

Маргарита Мельникова:
А как быть, например, с немым кино и с тем кино, где чисто на игре мимики, на жестах, на теле идёт сюжет?

Иван Борщевский:
Здесь тоже очень большую роль играет взаимодействие с актёром, который будет озвучивать аудиодескрипцию. Дело в том, что аудиодескрипции немого кино тоже посвящено несколько работ. И аудиодескрипции фильмов, основанных на комедии положений, как раз на игре мимики и всяких смешных ситуациях, тоже посвящено очень много исследований. Другое дело, что нам это может быть не смешно в принципе. Например, тебе будет смешно, если человек поскользнётся на банановой кожуре и упадёт?

Маргарита Мельникова:
Я, скорее, за него обеспокоюсь.

Иван Борщевский:
Вот и мне это не смешно. Но это один из наиболее популярных комедийных приёмов в том же Американском кино. Почему? Потому что Американское кино берёт своё начало в цирковом и балаганном шоу. Балаганы, цирк… Люди приходят туда слегка навеселе, и вот такие глупые, грубые шутки их смешат. Поэтому в фильмах с Чарли Чаплином, где он часто падает, — и это смешно той целевой аудитории. Если говорить о Российском кинематографе, то у нас, всё-таки, больше из театра идёт кино, связано с театральными традициями, поэтому такое нам не смешно. Но актёр голосом может отыграть вот эту смешную ситуацию в аудиодескрипции. Например, когда мы описываем того же Чарли Чаплина и его ужимки, его прыжки, падения, то актёр может читать это более весёлой интонацией, более лёгкой интонацией. И тогда будет понятно, что здесь что-то комическое происходит. Очень хорошо, кстати, об этом рассказывает замечательный актёр и режиссёр дубляжа и озвучания Станислав Стрелков. У него есть своя школа, как раз для актёров. И он рассказывает, что даже с момента озвучивания титров нужно голосом отыгрывать, будет ли это трагедия или комедия. Если это трагедия «Титаник», то голос более мрачный:
«Леонардо ДиКаприо, Кейт Уинслет в фильме «Титаник»». (Произнёс грустно – прим. Ред.).
А, если это будет комедия, то можно более лёгким голосом:
«Леонардо ДиКаприо, Кейт Уинслет в фильме «Титаник»».
И уже будет чувствоваться, что настрой фильма немножко другой. Поэтому когда озвучиваем немое кино или комедию положений, игра голосом актёра, который озвучивает аудиодескрипцию, будет просто очень важна. Опять же, нужно понимать, что не всё, что смешно целевой аудитории оригинального фильма, будет смешно целевой аудитории переведённого фильма, потому что юмор строится на разных принципах. При описании, если мы просто переводим, у нас бывает возможность заменить шутку шуткой, чтобы было смешно нашим зрителям, но при описании того, что происходит на экране для незрячих, конечно, к сожалению, такое невозможно сделать. Поэтому приходится внеязыковыми средствами это всё отыгрывать.

Беседу вела Маргарита Мельникова для аудиожурнала «Люди. События. Творчество»

***

Получайте уведомления о новых публикациях в WhatsApp или по email.

Благодарим Вас за внимание! Пожалуйста, поделитесь с друзьями в соцсетях.